В этой статье я хотел бы поделиться с читателями своим видением первых дней суда над регнумцами, чтобы все смогли убедиться, насколько белорусское правосудие действует в рамках закона на политических процессах. Поскольку я был на суде лично, то мои описания процесса – это свидетельство очевидца.
Первое, что бросилось в глаза в первый день суда – огромное количество людей, желающих попасть в зал заседания. Среди них были как родные и знакомые обвиняемых, так и журналисты. Присутствовали также правозащитники из организации «Весна», которые, однако, вскоре покинули зал.
Если честно, то я до конца не верил, что процесс сделают открытым. Тем более, что прежний негативный опыт мне подсказывал, что могут применяться самые разнообразные провокации. В частности, на одном из предыдущих процессов мне довелось столкнуться с тем, что милиция переодела в гражданских своих сотрудников, а остальных просто не пустила в зал.
К счастью, в этот раз подобного не случилось. В первую очередь в помещение проникли представители прессы, а за ними уже впустили всех желающих.
Когда я вошел в зал, то увидел огромную клетку, в которой находились обвиняемые. Алимкин сидел в первом ряду, а Шиптенко и Павловец во втором. Клетка была со всех сторон окружена сотрудниками милиции, которые указывали входящим на те места, где можно было разместиться. После начала суда съемку вести запретили, поэтому мы просто присутствовали в качестве зрителей.
Самое забавное, что процесс над регнумцами ведет судья Игорь Любовицкий, который в свое время уже занимался аналогичным делом националистического блогера Эдуарда Пальчиса (его также обвиняли в разжигании межнациональной розни).
Заседание началось с представления обвиняемых. Алимкин и Павловец назвали себя гражданами Республики Беларусь, а Шиптенко в шутку (или всерьез?) представился гражданином СССР.
Адвокат Шиптенко предложила пригласить для дачи показаний всех членов экспертной комиссии. Суд лишь частично удовлетворил эту просьбу. Предваряя разговоры об объективности суда, сразу же замечу, что ее я не увидел вовсе. Можно сказать, что судья и его помощники выполняли любую прихоть государственного обвинителя, а на все ходатайства защиты ответили отказом.
Далее последовала просьба защиты отменить меру пресечения в виде взятия под стражу, поскольку обвиняемые не представляют опасности для общества. После долгого совещания судья отклонил и эту просьбу.
Весь остальной день мы фактически слушали государственного обвинителя, который нудно и подробно рассказывал о вине подсудимых по статьям 130-й (разжигание межнациональной розни) и 233–й (незаконная предпринимательская деятельность).
Заседание закончилось тем, что обвиняемым были заданы вопросы, признают ли они вину. Все трое ответили на это категорическим отказом. А Юрий Павловец еще и заметил, что он не может разжигать рознь между русскими и белорусами, поскольку в его семье он и дочка – белорусы, жена –украинка, а мать – русская.
После опроса обвиняемых адвокат Алимкина предложил перенести заседание на завтра. Судья с ним охотно согласился.
На следующий день я получал истинное удовольствие от выступлений обвиняемых. Суд начался с допроса Алимкина. Я даже не предполагал, что этот человек, который вчера выглядел подавленным и отрешенным, сможет так мастерски задать тон выступлений. Он легко разбил выдвинутые против него обвинения, обратил в шутку многие аргументы следствия, а некоторые свои соображения по поводу белорусского языка и культуры объяснил личными взглядами. При этом он метко назвал процесс «обезьянним», сравнив его с судами над сторонниками теории эволюции. По его мнению, весь процесс – это политическое преследование за взгляды. В процессе допроса Алимкина Шиптенко задавал ему вопросы, опосредованно поддерживая.
Самой впечатляющей оказалась речь Юрия Павловца. Она мне напомнила суды над народовольцами в XIX столетии. К сожалению, в данном случае Юрий был вынужден выступать не перед судом присяжных, который бы его обязательно оправдал, а перед лицами подневольными, которых обязали участвовать с этом цирке. Он блестяще разбил аргументы следствия, рассказал о своей впечатляющей научной деятельности, а также признал, что 233–я статья – это всего лишь попытка заткнуть рот инакомыслящим. При этом он зачитывал заключение экспертной комиссии, последовательно разоблачая откровенную ложь и невежество «экспертов», которые от себя выдумывали толкование его статей. Он также заметил, что его труды имеют ссылки на официальные учебники и монографии, которые допущены к печати Министерством информации.
Речь Павловца настолько всех впечатлила, что в зале суда раздались аплодисменты. Таким образом мы старались поддержать товарища, который даже в условиях правового беспредела смог столь убедительно развенчать мифы и измышления следствия.
Третьим и последним выступающим стал Сергей Шиптенко. Его речь показалась мне особенно трагической и трогательной. Его образ настоящего интеллигента в клетке смотрелся особенно зловеще и унизительно, как издевательство над правом. Сергей сказал, что это дело – показатель правовой культуры в нашей стране. Он добавил, что подобное уже наблюдалось в XX веке. Шиптенко заметил, что средства, полученные им, направлялись на развитие журнала, который он редактировал. При этом представил доказательства в виде квитанций. Несколько раз он порывался призвать к чувству совести судей и следствия. Но его призывы оказались не услышаны. Перед перерывом он сказал, что это дело направлено на запугивание всех свободных людей, сравнив его с прежними политическими процессами в Республике Беларусь.
В зале было тяжело находиться. Временами хотелось плакать, а временами смеяться, когда обвиняемые шутили над глупостью следствия. Я продолжу описывать это судилище в последующих статьях. Очень хочется верить, что все это наваждение закончится под новогоднюю ночь. Иногда в чудеса хочется верить особенно сильно…
