Лекция политического аналитика, директора Центра по проблемам европейской интеграции Юрия Вячеславовича Шевцова, прочитанная в рамках работы Международного форума «Евразия: «Точки Роста» и вызовы будущего – повестка 2030» (г. Псков, 26-29 апреля 2021 г.).
Если вы хотите найти применение своим знаниям, касающимся геополитики, надо понять, что вам надо уметь работать с государством, в каком бы качестве вы ни пребывали: госслужащий, преподаватель университета, наёмный рабочий или предприниматель. Наша система так устроена.
Принятие решений и всё остальное на постсоветском пространстве происходит, в конечном счёте, через государство.
А в государстве своя психология. У госслужащих свои механизмы принятия решений. И вы должны уметь переводить свои представления о богатом духовном мире и философии на язык практически понятных предложений для государственной машины.
Вы не задумывались, откуда, с какого момента можно отсчитывать начало нынешней исторической эпохи, в которую живёт человечество? Я хочу предложить вам такую точку отсчета — это 2009 год.
Во-первых, в этом году Китай достиг положения второй по объему экономики планеты после Соединенных Штатов. Во-вторых, в 2009 году в ходе предвыборной кампании в США шедший к власти президент Барак Обама стал выдавать вовне огромное количество утечек о предложении со стороны Соединенных Штатов Китаю о создании так называемой группы G2.
Это означает, что Китаю было предложено разделить c Соединенными Штатами управление планетой. А именно — взять на себя оплату значительной части американских долгов, отправлять войска воевать туда, где воюют американцы, ревальвировать свою валюту так, чтобы конкурентоспособность китайских товаров на американском рынке была пониже. Американцы эту политику тестировали на Японии как раз тогда, когда она достигла в капиталистическом мире того же статуса второй экономики планеты, только в 1969 году. И теперь они предложили ту же модель Китаю.
Китай отказался, аргументируя это тем, что у них большой объём экономики, их много, и в пересчёте экономических показателей на душу населения у них уровень слаборазвитой страны. И вот с этого момента начался дрейф двух стран друг от друга. И этот дрейф определяет всю нашу существующую эпоху.
В чём он выражался? Во-первых, Соединенные Штаты с пришедшим к власти президентом Бараком Обамой объявили о начале новой индустриализации, т.е. о переносе рабочих мест на базе новых технологий из Китая, где они размещались до того на протяжении нескольких десятилетий, назад на территорию США. Позднее эту политику в радикальных формах продолжил Дональд Трамп.
Новая индустриализация — это колоссальный по значению процесс в масштабе планеты. Он означает: кто не успеет, тот опоздает.
И успешную новую индустриализацию развернули американцы. Она потребовала и от других планетарных игроков, которые хоть на что-то претендуют в мире, прилагать усилия по улучшению своей конкурентоспособности, т.е. заявлять о переходе к новой индустриализации на базе своих экономик.
Китай объявил, отказываясь в 2009 году от группы G2, о том, что он также разворачивает в качестве нового драйвера своей экономики новую модель. То есть основным драйвером, основным источником экономической мощи Китая должен был стать внутренний рынок, а не экспортоориентированная приморская провинция. И с 2009 года Китай стал инвестировать средства в развитие инфраструктуры своих центральных западных провинций, а также в подъем уровня жизни и доходов своего населения.
И китайцы своего добились. Они превратили внутренний рынок в основной драйвер своей экономики, подняли уровень жизни населения. Если сегодня у них доход около 1000 долларов или чуть меньше на душу населения, то в 2009 году было 200-300 долларов. Китай пришел к интенсивному, очень быстрому развитию науки и технологий. Это означало, в частности для нас, уже для постсоветского пространства, что мы теперь получили не развивающиеся вместе США и Китай, а привычную нам модель. Китай развивается как огромная региональная сверхдержава, может быть, глобальная. Таким образом, потребности рынка Китая и продиктовали по-новому его геополитику. И это стало понятно в 2009 году.
Были проведены переговоры на разных уровнях с Россией, и было объявлено о резком наращивании самого разнопланового сотрудничества двух стран. Именно в рамках этих договоренностей был задействован потенциал Сибири и другие сырьевые и нецелевые проекты, связывающие экономику России с Китаем.
После 2009 года ожил и превратился в нечто существенное китайский проект Нового Великого шёлкового пути, ибо теперь у этих проектов был потребитель — бурно развивающейся внутренней китайский рынок. Этот фактор мы также должны учесть, думая о нашей судьбе и о дальнейшем развитии Евразийского союза.
Третий результат отказа Китая от группы G2 — это переход Европейского союза к новой модели развития.
Со времён своего возникновения в начале 90-х годов и до 2009 года или даже немножко позднее, Европейский союз развивался на базе философии построения экономики, которая будет обеспечивать европейские ценности. Хорошо это или плохо, нравится нам это или не нравится, но там был принят принцип выравнивания уровня развития всех слаборазвитых стран к относительно высокоразвитой части «леса». Были выделены громадные средства на это, и восточные европейцы, и другие страны имели перед собой очень привлекательный путь развития. Стоило выполнить некие правила — и вас заваливали деньгами. С начала 2010-х годов ЕС отказался от этой модели.
Уже в 2015 году в Европейском союзе была принята программа, так называемый План Юнкера.
Он реализовывался три года, и в течение этих трёх лет было привлечено примерно 400 миллиардов долларов, или 360 миллиардов евро. Они поддерживали развитие высоких технологий не в виде прямых дотаций каким-то проектам, а в виде банковских гарантий, которые предоставляли тем фирмам, структурам, компаниям, которые доказывали способность реально развивать высокие технологии. Но уровень культуры и условия для бизнеса оказались таковы, что около 90% этих средств были инвестированы на территории старой Европы — это Бенилюкс, Германия, Франция, северная Италия, Британия, Скандинавия. С этого момента, какая бы установка по поводу дотаций бедным странам ни провозглашалась в ЕС официально, у поляков и других народов навсегда исчезла надежда, что они когда-либо станут равны по уровню развития Франции, Германии и прочим. Далее эта тенденция только усиливалась.
И сегодня мы видим, что Европейский союз перешел к модели, где есть ярко выраженный центр и навсегда слабо развитая периферия.
Например, стоило Украине обратиться на европейский путь развития — её вовсе не забросали деньгами, её довели до такой ручки, до какой довела бы не всякая оккупация. Это следствие перехода ЕС к новой модели.
И вот на этом фоне посмотрим на Россию и на евразийское пространство. В этот же период произошло несколько событий, которые являются, я бы сказал, ключевыми для прогнозирования развития России. В России пока ещё процветает борьба разных школ между собой и предлагаются разные идеологические трактовки, люди ищут счастье от публичной полемики, и она доступно здесь обществу, хотя, по большому счёту, бессмысленна.
В 2015 году в России было официально объявлено о переходе к очень быстрому перевооружению армии. И, прогнозируя развитие России, дальше мы должны отталкиваться, прежде всего, от этой программы перевооружения. О чём идет речь и на какие вызовы ответила эта программа?
В 2015 году по официальным данным новая техника и вооружение составляли в России в армии и флоте около 30%. Сегодня — более 70%. То есть за пять лет было проведено фактически тотальное перевооружение. Подобные темпы перевооружения готовятся долго, и они радикально меняют место страны в мире. Это значит, что, либо страна готовится к войне, либо страна в какой-то иной форме будет использовать новое качество своих вооруженных сил в качестве инструмента своей внешней политики, а может и внутренней. Значит, пятилетка перевооружения успешно прошла, она готовилась около десяти лет.
Примерно в середине нулевых годов, как только поднялись мировые цены на углеводороды, эти ресурсы в России были, в общем-то, потихоньку перекачаны в значительной мере именно вот в этот оборонительный сектор. И перевооружение российской армии осуществляется не за счёт покупки иностранных образцов военной техники, а за счёт собственных ресурсов. Это означает, что перед нами тоже новая индустриализация, но просто в других формах, которые характерны для русской цивилизации.
У нас всегда всё шло, отталкиваясь от военщины, будь то времена Киевской Руси, Московского государства, СССР, какие угодно… Такова специфика цивилизации. То есть, говоря терминами геополитики, сегодня перед нами — российская цивилизация, находящаяся восходящий фазе имперского цикла.
На какие вызовы, предметные и конкретные, ответила программа перевооружения?
Первый вызов. В начале 2000-х годов было очевидно, что Россия может потерять ядерный паритет с Соединенными Штатами. Советские ракеты выходили из строя в силу времени, и было необходимо избрать новую доктрину, как у Китая, Франции или ещё какой-нибудь ядерной державы. То есть иметь небольшое количество ядерного оружия и всё. Пойти на то, чтобы считать себя, максимум, региональной державой. Но в России было принято иное решение — сохранить глобальный ядерный паритет. И это удалось. По официальным данным, новая техника вооружения в стратегических ядерных силах составляет сейчас более 70%, даже около 90%.
Следующий вызов, на которой ответила программа перевооружения, — это создание вдоль южных границ России, там, где американцы определяют регион как большой Ближний Восток, от Синьцзян до Марокко, такого пространства, где все новые и новые страны попадают в то, что американцы называют «Каменный век».
В начале нулевых годов в этом «каменном веке» пребывали Афганистан и Ирак. Сегодня в таком же положении оказались Ливия Сирия, Йемен, Египет — и мы видим угрозы ещё для нескольких стран. Каждое такое падение в «каменный век» порождает самые ужасные структуры, как бы восстают демоны истории. Если в начале нулевых такими демонами были Аль-Каида и Талибан в Афганистане, то позднее мы увидели ИГИЛ. В 90-е годы такую проблему устроили для России ваххабиты, взявшие власть в Чечне. Там миллиона полтора населения в Чечне тогда было, но проблем устроили не дай бог сколько.
Так вот, ИГИЛ на стыке границ Сирии и Ирака контролировало около 20 миллионов человек. В 2015 году Россия ввела войска в Сирию — и удалось международными усилиями при ведущей роли России разгромить вот такую государственность. А если бы это не удалось? Ведь чем больше «каменного века», тем больше таких структур.
Вторая угроза, которая должна была быть решена за счёт программы перевооружения – это создание конвенциональных вооруженных сил, которые могут отразить угрозы с юга. Война в Сирии показала, что Россия создала такие вооружённые силы.
Третья угроза требует большего объяснения, и она часто вылетает у нас из ума. Это защита Арктики. Защита Арктики напрямую связана с проблемой глобального потепления. В чём заключается проблема глобального потепления для анализа и прогнозирования развития России и евразийского пространства лет на десять вперед?
Здесь можно по-разному расписывать. Я расскажу на примере случая из жизни. Мне пришлось оказаться в западной Сахаре. Возле Мавритании есть такое пространство, которое занято Марокко, и король Марокко там проводит огромный форум экспертов, президентов, политиков (Африка и Европа). Меня пригласили россияне войти в их делегацию, и я участвовал в этом форуме. Кто там оказался самым востребованным и самым интересным? Один российский ученый Сергей Афанасьевич Зимов. Это человек, который имеет один из самых высоких, а может, и самый высокий индивидуальный рейтинг цитируемости в мире. Он занят исследованием в области так называемых наук о Земле. Он постоянно живёт в основном устье Колымы в Якутии, и там он создал механизм тестирования (что будет в Арктике чуть-чуть позднее). Некоторыми методами он немножко ускоряет на локальном пространстве процесс глобального потепления, смотрит, что произойдёт, и дальше экстраполирует на другие пространства. Он обнёс огромное пространство, сотни и сотни гектаров заборами. Туда запустили животных в определенных пропорциях, которые он насчитал, и создали системы управляемых биоценозов, которые позволяют планировать, как можно развивать освобождающиеся от льда, от вечной мерзлоты громадные пространства российской Арктики.
По некоторым оценкам, глобальное потепление обеспечит увеличение продуктивности гектара земли в баллах — от 4 до 20 к 2030 году. Показатель ближе к 20 означает, что в Арктике, в зоне вечной мерзлоты становится возможно продуктивное сельское хозяйство определённого типа. Это не выращивание зерна. Он делает ставку на скотоводство. Чем больше растёт травы, тем больше животных могут с этого жить. Чем дольше вегетативный сезон, тем большее многообразие животных видов может проживать на данной территории.
Далее он рассчитал ещё множество параметров последствий глобального потепления для разных стран и регионов. Вы бы видели очередь из вот этих президентов, каких-то таинственных людей, которые стояли, чтобы просто задать ему какой-нибудь вопрос. Потому что и для Африки, и для Евразии, и для Европейского союза проблема глобального потепления стоит крайне серьезно.
Скажем, из бюджета ЕС на преодоление последствия глобального потепления сейчас в той или иной форме уходит примерно 24%. Почему я так акцентирую на этом внимание? Для разных стран глобальное потепление влечёт за собой разные последствия. Для большинства стран планеты они катастрофичны, ибо изменение климата приводит, например, к увеличению количества тайфунов, ураганов, каких-то иных природных явлений, которые приходятся, прежде всего, на приморские районы. А так вышло исторически, что современная западная цивилизация, и вообще мировая, в основном, развила приморские районы. В Соединенных Штатах, Европе, Китае и Японии основные экономические регионы расположены возле моря. Вы видели на примере Фукусимы, что это такое, когда цунами разбивает только одну атомную электростанцию. Вообразите, что подобные угрозы сегодня являются актуальными для мировой экономики.
Например, считается, что все три крупных урагана, которые ударили по побережью США в прошлом году, являются последствиями глобального потепления, по крайней мере, в том масштабе, в которым они произошли. Так сложилось исторически, но это значит, что под угрозой геологического явления находится сердцевина экономики планеты, прежде всего запада.
А вот если посмотреть на Россию, то здесь последствия совершенно иные, менее катастрофичные. Какие проблемы? Надо дороги по-новому прокладывать в Арктике, надо с трубопроводами разбираться, чтобы под ними болота не возникали. Но это несравнимо с тем, что надо делать, например, Японии, Китаю или США. В России исторически основные экономические регионы расположены внутри континента: Москва, Урал, Южная Сибирь — это все внутри.
Негативные последствия от глобального потепления в России — ниже, чем на западе, а геополитические последствия таковы, что геология работает в пользу геополитического веса России.
Следующий момент. Глобальное потепление в разных регионах идёт по-разному. В России, Канаде, США существует такой феномен как тундра. Тундра — это замерзшая степь. Сегодня оттаивание тундры идёт сверху. Оттаивают не все 10-15 метров плодородного слоя, а только верхние полтора-два. Тем не менее, тундра оттаивает. Это означает, что просыпаются бактерии, они выделяют в воздух метан (газ).
Так как оттаивает верхняя часть вечной мерзлоты, то резко расширяется зона болот. Вместе с расширением зоны болот увеличивается испарение влаги, а это, в свою очередь, пар, метан. Последствия от человеческой жизнедеятельности в виде разных газови прочего приводят к созданию дополнительной «плёночки», которая выполняет функцию отражателя тепла и усиливает этот эффект глобального потепления. В разных регионах планеты вот эта «плёночка» имеет разные последствия. Скажем, резкий рост Васюганских болот в междуречье Оби и Иртыша приводит к тому, что местные розы ветров разносят поднимающуюся оттуда влагу в район, скажем, Таджикистана, а не во Францию. Это значит, что обычные хозяйственные мероприятия на Оби могут усилить или уменьшить образование влаги где-нибудь в Узбекистане и Таджикистане. Это значит, что в странах на южных склонах Гималаев, Гиндукуша, на северных склонах Тянь-Шаня может жить в два раза больше или меньше населения, потому что для них вода очень важна. И сегодня это во многом зависит от хозяйственных мероприятий на территории России.
Например, можно уменьшить сток воды по Оби за счёт возобновления старой советской программы переброски части стока северных вод в среднюю Азию, а можно этого не делать. От того, какое будет принято политическое решение в России, касающееся не климатического оружия, а обычных хозяйственных работ, зависит судьба таких взрывоопасных регионов, как Афганистан, Таджикистан, Узбекистан и так далее. Эта закономерность рассчитана по всей Евразии.
В распоряжении России впервые в истории находится такой грандиозный инструмент влияния на планету, как климат.
Это не значит, что Россия может затормозить глобальное потепление, но можно просто влиять. Немножко усилить, немножко уменьшить, не сильно, но вот этих нескольких процентов и градусов, учитывая глобальность последствий, достаточно для того, чтобы занимать новое геополитическое положение. И потому программа защиты Арктики — это не просто программа защиты нового Северного морского пути. Он теперь пропускает больше судов, чем раньше. Это не просто программа, которая обеспечивает гарантию доступа России к тем сырьевым источником, которые раньше было тяжело разрабатывать из-за вечной мерзлоты. Нефть и газ на шельфе арктических морей — это второстепенно. Главное — это то, что сегодня в распоряжении России есть инструменты глобального регулирования климата. Это должно быть защищено. Именно это защищается стратегическими ядерными силами России.
Затем, есть такая нехорошая для геополитического противника вещь, как тундра. С той точки зрения, что у США и Канады на их обширной территории вечной мерзлоты не так уж много тундры. Это Аляска и некоторые прилегающие районы Канады. А если вы помните карту Канады — это, прежде всего, скалистые арктические острова. Тундра — это гектары земли, наполненные окаменелостями мамонтов и прочих животных, которые замёрзли. У них не было таких степей на арктических островах, поэтому у них меньше этих бактерий, которые оживают. И это ещё один показатель их геополитических проблем. Они не могут рассчитывать за счет своих хозяйственных мероприятий на такую степень влияния на климат, на который может рассчитывать Россия. У них тундры меньше. Кроме того, в Соединенных Штатах и Канаде, по сравнению с Китаем, не так уж много населения. Не говоря уже про всю Евразию. И потому нельзя сравнивать геополитические последствия от возможного для России регулирования климата с масштабами последствий от хозяйственных действий США, например, на Аляске.
Поэтому мы видим совсем иную реальность, нежели нам часто рисуют в интеллектуальных спорах. Нужно спорить и развивать философию. Но при этом следует понимать, что нам надо будет решать геополитические проблемы нового типа. Это значит, что, скорее всего, все философские рассуждения, или почти все, придется очень сильно корректировать. И, в частности, те технологии, которые сегодня вынуждена развивать и может развивать Россия. Они сами по себе формируют другую технологическую пирамиду, нежели та, которая формируется и развивается в Китае, Европейском союзе или США.
Скажем, всё, что связано с Арктикой и глобальным климатическим регулированием в России осуществляется на базе других инструментов, чем в Европейском союзе. ЕС требует уменьшить выбросы разных газов в атмосферу, изменить структуру производства. В России инструментом являются, условно говоря, каналы, отводящие воду от Оби. Это совсем другие инструменты, а значит, с этим связан геополитический вес России. Он связан не с развитием зеркальным технологий, которые развивает запад. Скажем, нам не стать более влиятельными, чем запад, по информационным технологиям. Вес России связан с той пирамидой и с теми технологиями, которые вырастают здесь из земли, являются естественными для России, но которые не вырастают так же где-нибудь во Франции. Потому я советую вам рассматривать геополитику не через идеологические компоненты, а через практику, через понимание того, какие надо предпринять российскому государству практические меры для обеспечения своих жизненных интересов, и дальше делать ставку на них, отталкиваться от них, додумывая идеологию.
Далее. Вот этот «щит и меч», созданный в России за 15-20 лет, защищает не только тот комплекс технологий, который возникает на базе российской формы влияния на последствия глобального потепления. Есть ещё несколько моментов. Один из них — это то, что в тени этого «щита и меча» в России развивается несколько очень перспективных технологических проектов глобального масштаба.
Я не во всех из них разбираюсь, но я вам назову один. Есть такое изделие, называется реактор на быстрых нейтронах. В 15 странах, где их строили как-то так получилось в силу разных причин, что сегодня реально действующим промышленным реактором, включённым в реальную энергосистему, является только российский реактор БН-800 на Белоярской атомной электростанции, введённый в строй в 2015 году. Заметьте, именно в том году, в котором началось тотальное перевооружение армии. Итак, что такое реактор на быстрых нейтронах? Это тот тип реактора, который использует топливо, изготавливаемое фактически из всей линейки изотопов урана, добываемых из земли. Обычные реакторы используют топливо, на изготовление которого идет 1-1,5% изотопов урана, извлекаемых из земли, а здесь почти 100%.
Это означает, что в распоряжении России оказалась возможность получения источника энергии, который обеспечивает грандиозный технологический прорыв планетарного масштаба.
Помимо всего прочего, этот реактор позволяет получать топливо, изготавливаемое из отходов традиционных атомных электростанций. Тем самым решается ещё одна проблема, которая очень остро стоит на планете — это захоронение ядерных отходов. И значит, сегодня только Россия обладает возможностью создания проекта замкнутого цикла безотходного производства атомной энергии. Условно говоря, три или два традиционных реактора плюс один реактор на быстрых нейтронах — и на этой АЭС будет безотходное производство. Тот реактор, который стоит и работает на Белоярской АЭС, уже не экспериментальный. Это не термоядерный реактор в фазе фундаментальных исследований. Он работает, но он производит ещё достаточно дорогую энергию. Она дороже той, которая производится на обычных АЭС.
К концу 20-х годов Россия должна получить реактор БН-1200, который будет давать конкурентоспособную энергию. И вот с этого момента появится возможность создания безотходной атомной энергетики. Вы только вообразите, какой прорыв зреет в России!
Вы видели, как китайцы крутятся вокруг этого реактора и пытаются заполучить себе? Ибо, если они собираются выйти на уровень потребления, сопоставимый с Соединенными Штатами, появление такого реактора позволяет Китаю думать о жизнеспособности своей новой модели развития.
И вот таких проектов, как реактор на быстрых нейтронах, в России зреет сразу несколько.
Таким образом, я подвожу итог. Мы видим, что у нас идёт обычная фаза подъёма русской цивилизации, это всегда было так. В рамках этой восходящей фазы мы видим перспективы. «Щит и меч» создан не просто для того, чтобы махать мечом и защищаться щитом. Уже через самое скорое время он должен обеспечить очень высокую геополитическую роль России на планете: от влияния на климат и до самых прорывных энергетических проектов.
Поэтому в нашей ситуации, на мой взгляд, вам надо себя готовить к работе в контексте жизнеспособного российского государственного аппарата, сильного Российского государства, со всеми его плюсами и минусами, и надеяться на лучшее. Вы получаете великолепное наследство!
Международный проект в сфере публичной дипломатии «Точки Роста» — комплекс образовательных мероприятий, в рамках которого участникам демонстрируются преимущества Евразийского экономического союза и Союзного государства России и Белоруссии. Проект реализуется АНО «Институт Русского зарубежья» совместно с партнерскими организациями с использованием гранта Президента Российской Федерации, предоставленного Фондом президентских грантов.
