Существует мнение, что консерватор – это максимально осторожный революционер, тот, кто всецело понимает необходимость реформ, но также осознаёт и возможные негативные последствия резких перемен для общества и государства. Если революционер остро чувствует несправедливость мира и стремится изменить устоявшееся положение вещей, исходя из своих идеологических предпочтений, то консерватор больше обращает внимание на результаты уже революций, которые, изменяя и потрясая мир, также оставляют за собой несчастья и несправедливость, зачастую сравнимые с теми, что были при «старом режиме».

Российская империя начала ХХ века сегодня, постфактум, оценивается как общество, настойчиво требовавшее перемен, а премьер-министр Пётр Столыпин – как тот самый осторожный революционер, который был нужен стране. Дискуссионным является вопрос о том, насколько любые серьёзные перемены обязательно означали бы распад или, во всяком случае, территориальное сокращение большого и сложносоставного государства. Некоторые, исходя из исследования внутрироссийской динамики того времени, говорят, что распад был неизбежен вследствие ряда факторов, включая непреодолимые межнациональные противоречия и общую экономическую отсталость страны. Однако же, если взглянуть шире, то мы обнаружим, что по итогам Первой мировой войны распались и остальные континентальные империи – Османская, Австро-Венгерская и даже такая передовая и технологически развитая, как Германская. Процессы распада сопровождались гражданскими войнами разной степени интенсивности, но только на обломках Российской империи кровопролитие достигло особого размаха по территории, прямым и косвенным жертвам и продолжительности.

В своих реформах Столыпин исходил из представления о том, что мы бы сегодня назвали теорией среднего класса, – идеи о том, что современное развитое государство для своей устойчивости должно опираться на средний класс собственников, а он, в свою очередь, должен быть не тонкой прослойкой, но существенной частью общественного организма.

Это пролетариям «нечего терять, кроме цепей», поэтому они легко могут встроиться в революционные и подрывающие основы государственного строя движения. Собственники же держатся за свою землю, могут быть уверены в завтрашнем дне и заинтересованы в стабильности государственного аппарата, от которой зависит и их будущее. Они, согласно Столыпину, могут и будут участвовать в политическом процессе, но будут стоять на консервативных позициях.

Парадоксально, что большевики, ярые противники Столыпина, пришли к власти, во многом опираясь на столыпинские же лозунги о наделении крестьян землёй, добавив к ним также свободу собраний и элементы гласности, которые для самого премьер-министра были бы слишком революционными.

Впрочем, закрепившись у власти, большевики дезавуировали те лозунги, с которыми они выходили к народу. Характерно, что сегодня политические и общественные деятели, а также исследователи, занимающие апологетическую по отношению к большевикам позицию, ставят им в заслугу (зачастую абсолютно справедливо) вовсе не выполнение своих обещаний, которые либо в принципе не были выполнены (демократия, свобода слова, «земля – крестьянам»), либо не воспринимались массами с энтузиазмом («раздуть пожар мировой революции»). Они хвалят большевиков за ликвидацию безграмотности, электрификацию и индустриализацию, а прежде всего – за победу в Великой Отечественной войне. О том, что в ходе Первой мировой большевики и близкие им идеологические течения вели на фронтах подрывную пропаганду, да до этого откровенно радовались проигрышу «царизма» в русско-японской войне, либо стараются не вспоминать, либо стараются дать этим действиям пламенных революционеров благовидное, насколько это возможно, объяснение.

В оценках реформ Столыпина значительную роль играют идеологические позиции оценивающих, а также их базовое отношение к историческому процессу как таковому. Исходя из утверждения, предельно тавтологического, что история не имеет сослагательного наклонения, констатируют провал реформ. Действительно, если реформатор был убит, а всего через три года началась война, перешедшая к революции, то неясно, каким образом и, собственно, кем реформы могли бы быть продолжены. Сторонники концепции смен исторических формаций и подчинённости исторического процесса некоей цели, утверждают, что реформы в принципе не могли бы стать успешными, даже останься Столыпин жив и не случись Первой мировой и революции, ведь имперская модель уже не работала, а монархия была отжившим строем, который ничего не могло бы спасти от неминуемого краха. Исходя из того, что монархия пала, делается вывод о том, что она не могла не пасть. Следовательно, реакция в виде столыпинских реформ была обречённым делом. Примеры таких развитых государств, как Великобритания и Япония, которые были и монархиями, и империями, и успешно реформировались, в расчёт не берутся.

Те же, кто положительно оценивает столыпинские реформы, указывают на лежащий на поверхности факт: после отказа от продолжения коммунистического эксперимента все страны, от государств Центральной и Восточной Европы до Китая, пришли к идее поддержки частной собственности и личной инициативы.

Поскольку на сегодняшний день вопрос собственно земли в этих государствах не стоит остро, а урбанизация продолжается, речь в большей степени идёт о возможности иметь своё движимое и недвижимое имущество. Собственно, в демократических государствах Запада между правыми и левыми политическими силами вопрос о необходимости защиты частной собственности и поддержке предпринимательства не стоит. Таким образом, идеи о неизбежной победе мировой социалистической революции, на основе которых и критикуется Столыпин, оказались преждевременными. И кстати, модель китайских реформ, предполагающая либерализацию экономических отношений с сохранением государственной цензуры и весьма ограниченной гласностью, представляется вполне «столыпинской» в своей сути.

Насколько «столыпинская ситуация» начала ХХ века актуальна сегодня?

Согласно соцопросу «Левада-центра», проведённому в конце 2018 года, подавляющее большинство, 90%, молодёжи (18-35 лет), проживающей в белорусских, украинских и российских мегаполисах, считает, что в их странах назрели перемены.

Причём если радикальных перемен желают 88% украинцев, то для россиян этот показатель составляет 63%, а для белорусов – 52%.

Приоритетом для молодёжи трёх стран является общее повышение уровня жизни, а также рост зарплат и пенсий. При этом политические свободы и честные выборы также являются одним из ключевых приоритетов, хотя в России он выше, чем в Беларуси.

Следовательно, широко распространённые представления о том, что русские и белорусы ценят стабильность выше всего, не подтверждается данной демографической выборкой. А ведь именно молодёжь является основой всех политических перемен и, конечно, политических протестов.

Как показывают не только примеры столетней давности, но и более близкие события на Украине последних лет, революция может вспыхнуть внезапно, но, с другой стороны, у неё есть и предпосылки, которые связаны как со внутренней динамикой общества, так и со внешним влиянием. Придать протесту положительный характер, пустить энергию перемен в мирное русло, когда проведение давно назревших реформ не ломает страну, но делает её сильнее, устойчивее и адаптивнее – сложная, по-настоящему «столыпинская» задача. Пройти между Сциллой импульсивного закручивания гаек и Харибдой тотального слома старого режима – такова задача консервативной модернизации.

Сегодня в рамках строительства Союзного государства Беларуси и России мы ищем общую идентичность и общих героев.

Пётр Столыпин был не только крупнейшим государственным деятелем поздней Российской империи, но и успел в 1902-1903 гг. послужить гродненским губернатором. Таким образом, это фигура не только российской, но и локальной белорусской истории. Пусть отношение к Столыпину остаётся противоречивым, что во многом является проявлением (пост)советской историографической инерции, это не делает его «чужим» для наших стран. Собственно, изучение совместного исторического и политического опыта той негомогенной территории, которую в настоящее время занимают независимые Россия, Беларусь, Украина и другие страны, само по себе ведёт к нахождению общих черт, не говоря уже о действующих лицах. От национального, он же националистический, партикуляризма следует перейти к осознанию и изучению нашего общего исторического, политического и культурного наследия. Работать нужно планомерно, вдумчиво и по-консервативному аккуратно.

Станислав Бышок