Он помнит небо 41-го: гомельчанин рассказал о начале войны. 22 июня 1941 года небо было таким же ясным, как и сегодня, и Борис Бейлин даже подумать не мог, что жизнь его семьи, да и всех гомельчан навсегда изменят надвигавшиеся трагические события. «Я люблю свой город, улицу Баумана, где родился, зелёный парк, реку… Это дорогие моему сердцу места», – с чувством в голосе произносит ветеран Великой Отечественной войны. Протирая стёкла бинокля, ставшего его главным оружием в борьбе с фашистскими захватчиками, Борис Геннадьевич вспоминает, как в 17 лет добровольцем ушёл на фронт и сделал всё, чтобы на его землю больше никогда не пришёл враг.
– Помню, как в 10 утра 22 июня горожан оповестили, что в полдень будет передано важное правительственное сообщение. У Киевского спуска собралось множество людей. Мы услышали в радиорепродукторе слова народного комиссара иностранных дел СССР Вячеслава Молотова о том, что в четыре часа утра немецкие войска вероломно, нарушив все соглашения, перешли границу Советского Союза, и началась война. Особенно врезались в память последние слова речи: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами», – рассказывает 90-летний Борис Бейлин по пути в Гомельский областной музей военной славы, куда мы направляемся, чтобы лучше представить события 76-летней давности. – Женщины сразу, не стесняясь никого, в слёзы, ну а мы, пацаны, думали, что началась вроде как военная игра. Пройдёт неделя – и всё встанет на свои места. Разобьём врага у границы. Но мне почему-то в ночь с 22 на 23 июня стало неспокойно, – углубляется в прошлое Борис Геннадьевич. – Я вышел во двор, взглянул на небо. Сперва показалось, что оно всё освещено огнями самолётов. Когда присмотрелся, оказалось, что это просто звёзды, которые ярко горели на ясном ночном небе. А наутро в городе появились первые беженцы и отступавшие раненые солдаты. Только тогда я по-настоящему понял, что дело серьёзное.
– Помните, о чём говорили наши бойцы? – интересуюсь.
– О чём обстрелянные, раненые солдаты могли говорить с подростком? О том, что измотаны отступлением, что не смогли остановить врага? Всё и так было понятно.
Ветеран прерывает свой рассказ, когда мы подъезжаем к музею. Опираясь на палочку, Борис Геннадьевич идёт к зенитке. Из подобного орудия, по воспоминаниям коренного гомельчанина, красноармейцы били по вражеским самолётам, защищая в первые дни войны два железнодорожных моста через Сож.
– Это сейчас я понимаю, что наши бойцы старались не дать врагу разрушить важные стратегические объекты. А тогда мне, 14-летнему мальчишке, было просто интересно наблюдать за тем, как шла подготовка к защите города. Зенитчики замаскировали свои орудия, чтобы их не было видно сверху. Фашисты же начали бомбить Гомель с окраин. Долетало и до центра. Помню, как в парке Луначарского (ныне парк Гомельского дворцово-паркового ансамбля) разорвалась бомба. В общем, доставалось всем. Горожан предупредили, чтобы они во время налёта прятались в погреба. Были также сформированы команды, которые дежурили на крышах и тушили во время бомбёжек зажигательные бомбы. Я тоже изъявил желание попасть в такую группу, но мне из-за юного возраста отказали.
Ветеран, рассказывая о том, как город постепенно становился прифронтовым, присаживается на лавочку:
– В Гомеле остановилось движение автобусов. Для отправки на фронт на территорию современного сквера имени А. А. Громыко стали собирать автотранспорт со всего города. В школах развернули госпитали, так как был очень большой поток раненых.
Отец же Бориса Бейлина вступил в Гомельский полк народного ополчения, которым командовал капитан Фёдор Уткин.
– Мама со мной и двумя младшими братьями в ночь на 18 августа, перед самым захватом областного центра, решила покинуть Гомель. Поезда к тому времени уже не ходили и мы, взяв пожитки, двинулись в сторону Брянска пешком. Мой четырёхлетний младший брат был очень болезненным. Почти всю дорогу нам пришлось нести его на руках. Иногда в пути везло, и мы передвигались на подводах. Шли до Курска, откуда на поезде доехали до Казахстана, где жили в эвакуации в городе Талды-Курган.
Борис Бейлин вспоминает, как сразу же стал работать в колхозе:
– Детства у нас не было. Мой 8-летний брат ходил далеко за город собирать хворост для приготовления еды. Мать не могла ходить на работу, так как ухаживала за больным младшим братом. Я в 14 лет пошёл трудиться в колхоз, а ещё через год сел за руль трактора, чтобы заработать деньги для семьи. Вскоре записался на курсы военного всеобуча, чтобы стать кавалеристом. После их успешного окончания пошёл в военкомат проситься на фронт. «Даже и не думай, мал ещё!» – услышал в ответ на просьбу зачислить меня в ряды Красной Армии. Но я продолжал настаивать. Тогда мне сказали, чтобы я попробовал обратиться в военкомат Гомеля после того, как его освободят.
– Скучали по родному городу? – стараюсь угадать чувства.
– О чём вы говорите? – восклицает фронтовик. – Вдали от дома по-настоящему понял, что потерял и как мне дорог город над Сожем.
– Какие были впечатления по возвращению домой?
– Это было ужасно, – тяжело вздыхает Борис Геннадьевич. – Весь город был виден с вокзала. Здания разрушены до основания. Сгорел и мой дом на улице Свердлова (ныне Баумана). Увидев всё это, первым делом направился в военкомат. «Нам кавалеристы не надо. Подрастёшь, приходи», – услышал я, но не отступил от намерения сражаться с врагом. В конце концов работникам военкомата так, видимо, надоели мои почти ежедневные просьбы, что они сдались и отправили меня на медкомиссию. Там выяснилось, что от тяжёлой работы на полях Казахстана у меня образовалась грыжа. После её удаления в сентябре 1944 года я всё же добился того, чтобы меня отправили в армию. Так я попал рядовым в войска противовоздушной обороны (ПВО) на 3-й Прибалтийский фронт. При ПВО был род войск воздушного наблюдения, оповещения и связи (ВНОС), где я и служил. Вглядываясь в небо, обнаруживал вражеские самолёты противника и сообщал радисту. Я досконально изучил немецкие тяжёлые бомбардировщики, истребители Мессершмитт-109 и Фокке-Вульф -190, самолёт Юнкерс-88. Причём нужно было знать самолёты союзников, например, что собой представлял американский истребитель Белл P-39 Аэрокобра. Засекать полёты мне помогал бинокль.
– Похожий на этот? – подаю я ветерану теперь уже музейный экспонат.
Борис Геннадьевич аккуратно его осматривает.
– Давно держали бинокль в руках? – уточняю.
– После войны только театральный,– улыбается ветеран, всматриваясь через увеличительные стёкла в небо. – Жалко, правый глаз почти ничего не видит, а левый процентов на 10. Однако нам приходилось не только наблюдать за небом, но и определять направления полёта врага и его скорость по звуку. Причём ночью. Если шёл немецкий бомбардировщик, то он гудел с натяжкой «ууу-ууу-ууу!» – имитирует низкое урчание моторов Борис Бейлин. – Чтобы лучше распознать самолёт, мы выкапывали слуховую яму полтора метра в диаметре и метр в глубину, которая помогала «собрать» звук и выяснить направление полёта.
– А под бомбёжки самолётов попадали?
– Нет. У вражеских лётчиков была другая задача – проникнуть в наш тыл и сбросить бомбы.
– Значит, служба была относительно спокойная?
– Я бы не сказал. Наши посты в Таллине несколько раз подвергались нападениям врага. В одном из таких столкновений разорвалась граната, и меня ранило в плечо. Это было за неделю до моего совершеннолетия. Вытащили в больнице осколок, предложили подлечиться в военном госпитале, но я отказался и вернулся в родную часть. «Как это, покинуть службу, когда нужно добивать врага?» – думал тогда.
– Ненавидели фашистов? – пытаюсь угадать эмоции фронтовика.
– А как можно было к ним хорошо относиться, когда три моих дяди погибли на фронте, а ещё один умер вскоре после войны от полученных ран. Да и мой отец служил в пехоте. Потерял там последнее здоровье. Умер, когда ему было всего 52 года.
– Большими жертвами досталась нам Победа. И всё же, как думаете, благодаря чему победили?
– Мы просто знали, что наше дело правое. Были патриотами Родины. Ведь не только я, а многие шли добровольцами на фронт, потому что беззаветно любили свою страну.
– А День Победы помните?
– О том, что война вот-вот закончится, понял 1 мая, когда развозил на машине громкоговорители, которые крепились к столбам. А об окончании войны узнал в два часа ночи, стоя на посту. Стал от радости палить в воздух, чего в моей ситуации нельзя было делать. Мог попасть на гауптвахту, но все были так рады, что не стали наказывать.
После войны теперь уже капитан запаса Борис Бейлин продолжил службу в армии. Ему предлагали переселиться на постоянное место жительства вдали от Беларуси, но фронтовик вернулся в родной Гомель. 11 лет проработал шофёром в пожарной части. После, окончив институт в Саратове, снова вернулся в Гомель, где трудился главным инженером автобазы. Сейчас в городе над Сожем растут шесть правнуков ветерана.
– Люблю свой город, – говорит, пожимая на прощание руку, Борис Геннадьевич. – Вся моя жизнь с ним связана. Я радовался всей душой, глядя, как он возрождался после войны. Сам работал на его восстановлении, не пропуская ни одного субботника. Теперь Гомель для меня – самый красивый город на свете, небо которого остаётся ясным вот уже много лет.
[customscript]postcode[/customscript]
