Сегодня слово «интеграция» стало одним из самых популярных у политиков и политологов, журналистов и экономистов всего мира. Оценивая в целом позитивно процессы взаимодействия, мнения чаще всего расходятся по другим вопросам — кто с кем должен интегрироваться. И главное — на какой основе…

Почему России и Беларуси придётся сформировать новый взгляд на государственное устройство

Надстройка для союзников

Безусловно, важнейшими для всякой интеграции являются экономические процессы. Собственно говоря, они и определяют и специфику, и основной вектор внешней политики и интеграционных устремлений Республики Беларусь. Хозяйственные связи Беларуси с Российской Федерацией, Украиной, Казахстаном, другими постсоветскими республиками начали складываться ещё во времена Российской империи. Безусловно, о пропорциональном развитии всех частей страны и о перераспределении ресурсов из центра на периферию, как в СССР, там речи не шло. В аграрной дореволюционной Беларуси было мало индустриальных предприятий, которые дожили бы до нашего времени. Но вот, например, сеть железнодорожного сообщения была заложена уже тогда. Определились и основные рынки сбыта.

В советское время плановые экономики союзных республик буквально вросли друг в друга. Да иначе и быть не могло — крупнейшие предприятия в БССР, такие как МАЗ, БелАЗ, «Гомсельмаш», Гомельский химзавод, «Гродноазот» и другие, имели всесоюзное значение и строились с помощью общегосударственных ресурсов. Поэтому развал СССР в 1991 году разрывал производство по живому. Прошло много лет, прежде чем связи удалось наладить снова — теперь уже на рыночной основе. Однако неолиберальный миф о том, что «невидимая рука» рынка сама всё отрегулирует, не подтвердился действительностью. Общее экономическое пространство пришлось выстраивать заново — тщательно и терпеливо.

Стало вновь понятно — без соответствующей «надстройки» базису будет тяжело. Поскольку формат СНГ был уже слишком общим для особо тесно связанных между собой России и Беларуси, в 1995 году появляется проект объединения их в Союзное государство.

Федерация против империи

У любого процесса есть свои критики. Иногда они руководствуются здравым смыслом, иногда — геополитическим заказом. Но противники любой интеграции, будь она в рамках Европейского союза или Союзного государства России и Беларуси, говорят об угрозе столь тесного сближения для суверенитета и независимости. Британский «брексит» показал — подобная критика может приводить к весьма серьёзным и нежданным результатам. Впрочем, подлинной причиной отделения туманного Альбиона от ЕС стали прежде всего соображения экономической выгоды отдельных сегментов британского бизнеса.

Однако пример Великобритании пока единичен. Со времён Римской империи она никогда не являлась частью крупных государственных объединений континентальной Европы. Возможно, отчасти поэтому и у Англии с ЕС «была без радости любовь, разлука будет без печали». К тому же экономика и банки островного государства имеют свои приоритеты и кластеры, зачастую лежащие за пределами Старого Света.

Даже Каталония или Страна Басков, мечтая выйти из состава Испанского королевства, с ЕС разрывать как раз таки не собираются.

Иное дело — Россия и Беларусь. До 1917 года мы были частью Российской империи. И поэтому теперь любое сотрудничество между нами слишком многие на Западе рассматривают как новое проявление «имперскости». К Российской империи и перспективам её возрождения мы ещё вернёмся.

Но пока отметим: да, история экономической и политической интеграции знала два основных пути. Первый — действительно, через создание империи. Когда наиболее усилившаяся держава военным, политическим или экономическим путём подчиняет более слабые государства. И второй — федерализм. Размытость и некоторая девальвация этого понятия, столь часто употребляющегося сегодня, заставляет нас кратко напомнить его историю. А значит, посмотреть в суть.

«Федерация» на латыни означает «союз». И является древнейшим способом образования и объединения государств. Кстати, и у славян «федерация» предшествовала «империи». Ибо в далёком прошлом именно на основе союзного договора «независимых» племен и образовывались первые протогосударства. По-другому и быть не могло. В те времена, когда славяне жили родовым строем и сеяли жито на отвоёванных у леса землях, вряд ли на одном из их городищ сразу мог образоваться свой «Рим». Скорее, в целях защиты от неспокойных соседей или для совершения собственного буйного набега на сопредельные земли, ради налаживания торжищ и обмена, а также игрищ и религиозных праздников, упорядочения умыкания невест и разграничения территории и заключали славянские племена такой союз. Клялись у священных дубрав и криниц соблюдать все неписанные пункты «союзного договора». В столице «союзного государства», что располагалась в самом удобном и укреплённом городище на пересечении важнейших торговых путей, рядили «союзное вече». На нём и судили все важные вопросы и споры — чтоб без крови. Тут же было и главное святилище с вечным огнём, здесь же ладили и зимнюю, и летнюю ярмарки. А под защиту дубовых стен его детинца бежали со всей округи, если вдали появлялись ярые орды хазар или печенегов.

С приходившими из Великой Степи людьми тоже бывала интеграция — и хлеб на лошадей можно было сменять, и пленников, и то да сё. Но только с добрым мечом в руке. И зная, что в случае замятни какой тебя соседи-союзники такими же клинками поддержат.

Аналогичным путём образовывались и древнегерманские, и кельтские народности. И Древняя Греция строилась на основе союзов полисов, и сам Рим первоначально представлял федерацию латинских, сабинских и этрусских племен. Имперская стадия наступала потом — когда верхушка племенного союза богатела и усиливалась, и её аппетит к дальнейшим земельным захватам начинал расти. Ждать, когда другие народности изъявят добровольное желание примкнуть к союзу, межплеменной элите уже не хотелось. И тогда процесс делался интерактивным. Хотя первоначально племена, без особо ожесточённого сопротивления покорившиеся Риму, также получали статус «федератов» — союзников.

Античные империи почти полностью отменили федерализм. А вот в средневековых монархиях, возникших из тех же варварских королевств, он своеобразно видоизменился. Первоначально феодальные государства тоже представляли из себя весьма децентрализованную «федерацию» сюзеренов и вассалов разного уровня и «вольных городов». Как, например, Древняя Русь, в «федерации» которой Полоцкое и Туровское княжества пользовались крайне широкой автономией. Федеративным союзом можно считать и положение Великого княжества Литовского в Речи Посполитой. Но абсолютизм со всеми этими вольностями почти покончил. Старые федеративные традиции смогли отстоять немногие — например, городское и крестьянское ополчение Швейцарской Конфедерации. Рыцарская конница ничего не смогла поделать с тяжеленными алебардами упрямых «федералистов».

Федеративная анархия

Второе дыхание федерализм стал приобретать во время буржуазных революций XVI–XIX веков. Республика Соединённых Провинций Нидерландов была образована именно как федерация городов и общин и во многом опиралась на старинное традиционное самоуправление. Во главе федерации «Нижних земель» стояли избиравшиеся от них Генеральные Штаты. А вот возглавившие Великую французскую революцию радикальные якобинцы с автономией провинций заигрывать не стали и взяли курс на революционный террор и унитарное централизованное государство.

Особенно широкое поле, как в прямом, так и в переносном смысле, для экспериментов с федеративным государственным устройством было открыто в Америке. После объявления независимости бывшие колонии предпочитали интегрироваться здесь друг с другом именно на началах построенного снизу союза. Причём это касалось как бывших английских, так и испанских и португальских заморских территорий. Пример североамериканских Соединённых Штатов хорошо знаком. Менее известно, что по такому пути пошла, например, и Мексика. Официально это государство до сих пор называется Мексиканские Соединённые Штаты. Их территория, кстати, была бы почти в два раза больше, если бы американские Штаты не навязали своё видение «интеграции» и не забрали бы Верхнюю Калифорнию и Техас.

Крупнейшее государство Латинской Америки — Бразилия — также является федеративной республикой. В 1889 году, когда тут была свергнута монархия, страна даже получила название Республика Соединённых Штатов Бразилии.

Говорят, что Наполеон, потерпев поражение, тоже стал подумывать об объединении государств уже не на имперской, а на федеративной основе. В середине XIX века в противовес как враждующим между собой монархиям, так и ещё более агрессивному зарождающемуся национализму, набирает популярность проект «Соединённых Штатов Европы».

Интересно, что у его основ, наряду с французом Виктором Гюго и итальянцем Гарибальди, стояли русские социалисты Бакунин и Огарёв.

Российская империя, как и Австрийская, Османская и другие империи, столкнулась в то время с проблемами своего разноплеменного населения. Во многих случаях его не соединяло ничего, кроме власти монарха и силы его армии. Но времена изменились, например, в России многие национальные окраины уже давно стали богаче «имперского центра». Начали бурно развиваться Гродно и Одесса, Белосток и Харьков, Минск и Вильня. Даже сам император Александр II признал неэффективность прежних форм предельно централизованной сословной государственности и начал реформы. Но в отличие от аграрной, военной, судебной и школьной сферы, национальные отношения никаких изменений не претерпевали. Местное самоуправление также получило ограниченное развитие.

Русское народничество давало свой ответ на эти вопросы. Будущий «апостол анархии» Михаил Бакунин поддерживал национальные движения и даже попытался лично присоединиться к повстанцам 1863 года в Литве и Беларуси. Но национализм как таковой он порицал, называя его «ложным принципом». Бакунин провозглашал добровольное объединение славянских народов снизу, на основе вольной федерации. Жизненность такой концепции народники доказывали, ссылаясь на опыт крестьянских общин и вечевого самоуправления на Руси.

Впрочем, тогда имел место и обратный процесс, когда именно федеративный союз предшествовал образованию империй, например, Германской. Ведь конечный результат всегда зависит от множества условий. С резкой критикой «Соединённых Штатов Европы» выступил лидер русских большевиков Владимир Ленин, полагая, что союз «капиталистических государств» будет очередным инструментом империализма.

Но после Октябрьской революции 1917 года Ленин вместе с партией коммунистов-большевиков полностью перешёл на позиции федерализма.

Советская федерация

До 1917 года из общероссийских партий за федеративное устройство будущей России выступали прежде всего эсеры, в полном соответствии со своей старой народнической традицией. РСДРП в своей программе 1903 года форму будущей российской демократической республики не оговаривала, хотя и признавала право наций на самоопределение. Кадеты и им подобные выступали за унитарное государство.

Зато федеративного устройства требовали национальные партии. Кстати говоря, в начале XX века мало кто из них ставил в повестку дня немедленное отделение от России. С таких же позиций выступала и Белорусская социалистическая громада — единственная политическая партия Беларуси. Впоследствии, когда в 1918 году она раскололась на несколько частей, одна из них приняла название Белорусской партии социалистов-федералистов. Очевидно, что её лидеры полагали федеративное самоуправление столь же важным, как и социальные преобразования. Более того, БПСФ выступала за создание «Мировой федерации», частью которой видела Белорусскую демократическую республику. Лишь в конце 1919 года белорусские федералисты стали на позиции «независимой и неделимой БНР». При этом отказ от федерализма привёл к кризису и расколу в партии «эсефов» и переход её части к белорусским эсерам.

В 1919–1920 году со своим видением «федерализации» Беларуси выступил начальник Польской державы Юзеф Пилсудский. Он выдвинул красивый лозунг «Вольный с вольным, ровный с ровным». Но стоило только польским легионам захватить белорусскую территорию, как все туманные обещания образовать новую федерацию Польши и Беларуси были отброшены. В последующем население оккупированной Западной Беларуси было лишено даже намёка на культурную автономию, что привело и к очередному крушению новой Речи Посполитой.

Украинская партия социалистов-федералистов первоначально тоже выступала за преобразование Российской империи в федерацию автономных штатов, одним из которых стала бы Украина. Схожую позицию занимали и грузинские социалисты-федералисты, и многие другие. Однако вскоре большинство из них, увлечённые вихрем гражданской войны, поддержали более радикальные проекты полного отделения от России, выдвинутые «буржуазными» националистами. Правда, реакционный гетман Скоропадский, после Майдана превратившийся едва ли не в главного «героя» украинского движения того времени, в 1918 году официально заявил о сохранении федеративных отношений с Россией.

На последовательных позициях федерализма, как ни странно, оставались убеждённые централисты — большевики. Чем это было со стороны коммунистов-ленинцев? Демагогией и политическим лавированием? Или ещё одним показателем «мудрой ленинской политики»? Видимо, ни тем и не другим. А точнее, умением руководства большевистской партии адекватно сочетать свои самые радикальные требования с чутким пониманием реалий окружающей их обстановки. Одной из них было как никогда мощно развернувшееся национальное движение на окраинах бывшей Российской империи.

Выдающуюся роль в разработке первой Конституции РСФСР 1918 года сыграли левые эсеры — в то время союзники большевиков. Они были верными хранителями старо-народнических традиций как национального самоопределения, так и общинного самоуправления. А социалистические республики виделись левым эсерам как «федерация Советов». В последующем и с подключением производственных объединений и рабочих синдикатов. К сожалению, союз коммунистов и левых народников оказался недолговечен. Рухнули и их планы развития советского федерализма в сторону большей демократичности и самоуправления.

Левые эсеры, например, Евсей Канчер из Речицы, вместе с белорусскими национал-коммунистами были инициаторами созыва Всебелорусского съезда в 1917 году. А затем, в 1918–1919 годах, стояли у истоков образования БССР.

Пламенным сторонником федерализма в 1917 году выступал ещё один апостол русской анархии — Пётр Кропоткин. По мнению легендарного князя, именно федерация могла стать тем устройством, которое могло бы безболезненно растворить аппарат государственного насилия на пути к полной свободе и равенству.

При этом и в самой большевистской партии, и в органах Советской власти было весьма немало сторонников «единой и неделимой» России, только «красной» и социалистической. Так не была ли федерализация также ошибкой Ульянова-Ленина?

Очевидно, что нет. Во-первых, это отвечало уже упоминавшейся принципиальной программной установке РСДРП о праве наций на самоопределение. Во-вторых, именно это помогло сберечь Россию от распада. После падения монархии практически все народы бывшей Российской империи испытывали небывалый национальный подъём. Естественно, что внешние враждебные силы активно пытались использовать это в своих интересах и поддерживали радикальных националистов всех мастей. Одновременно лидеры белого движения, обвинявшие большевиков в разрушении страны и выступавшие под лозунгом России «единой и неделимой», на деле признавали сепаратистские и националистические правительства и режимы, установленные с помощью Антанты и других интервентов. Федеративный же план Советского правительства позволил реализовать справедливые национальные требования и в то же время умиротворить страну. Если бы большевики не образовали РСФСР и новую советскую конфедерацию вместо империи, распада страны не удалось бы избежать уже тогда.

Однако большевикам со своим федеративным проектом удалось привлечь на свою сторону левую часть националистов практически всех народов бывшей Российской империи. Даже многих представителей мусульманского движения удалось сделать искренними сторонниками Советской власти, оторвав от панисламизма и пантюркизма.

Союзное государство и ЕС — близнецы-братья?

Советский Союз стал страной, где принцип федерализма был поднят на новый, беспрецедентный уровень. В то время в мире не существовало стран, где столь много народов получили бы национально-территориальную автономию. Ведь, как правило, федеративные союзы штатов или земель в Америке и Европе строились тогда по территориальному, а не по национальному принципу. Большевики не побоялись пойти на этот эксперимент. И дело было не только в «диктатуре пролетариата», стальным обручем скреплявшей целостность СССР. Единая плановая экономика с государственной собственностью не создавала центробежных сил, которые и разорвали социалистическое государство с началом перестроечных реформ.

Однако даже в лихие 90-е полностью уйти друг от друга бывшие союзные республики так и не смогли. СНГ и особенно Союзное государство России и Беларуси (СГРБ) стали попыткой применения федеративных принципов в новых реалиях.

В очень отдалённой проекции отношения РФ и РБ могут напомнить военно-политический союз первых советских республик в 1918–1921 годах. В числе относительно схожих черт здесь можно назвать то обстоятельство, что во многом его внешнеполитическая составляющая продиктована желанием защититься, особенно со стороны Беларуси, как от критики и давления со стороны Запада, так и от непосредственной военной угрозы со стороны расширяющегося блока НАТО. Этой же цели служит и участие РБ в ОДКБ. При этом военный союз Беларуси и России носит особый характер, что во многом обусловлено именно западным направлением, на котором стоят ВС РБ. Но на этом, пожалуй, аналогии и заканчиваются. Кроме, возможно, общей риторики о советском прошлом, которое в РФ и РБ пока ещё ценят и сохраняют на значительно более высоком уровне, чем в других странах СНГ. Правда, прежде всего на уровне почитания символов.

Но вот традиции советского федерализма — это, пожалуй, тот случай, когда построенные в прошлом конструкции продолжают работать. Во-первых, все бывшие автономии РСФСР, хоть и в видоизменённом варианте, продолжают существовать в РФ. Включая Еврейскую автономную область. Кстати говоря, подобная автономия могла появиться и в БССР — в конце войны такой проект обсуждался. Во-вторых, само Союзное государство России и Беларуси хотя бы внешне должно было многим напомнить Советский Союз. Но отличий здесь было значительно больше, чем даже «три»…

При этом по ряду позиций СГРБ имеет признаки едва ли не федеративного государства. Его руководящими органами являются Высший Государственный Совет (ВГС), Совет Министров и Постоянный Комитет Союзного государства. Имеется и своя «законодательная власть» — Парламентское Собрание Союзного государства России и Беларуси. Существуют также Пограничный и Таможенный комитеты и ряд специализированных комиссий, Суд и Счётная палата.

Однако при более тщательном рассмотрении можно легко убедиться, что структура СГРБ имеет гораздо больше схожести с ЕС, чем с СССР. В Высший Государственный Совет Союзного государства, также как и в Европейский совет, входят главы государств и правительств. В Договоре об образовании СГРБ записана следующая первейшая функция «Высшего Государственного Совета»: «Определяет важнейшие вопросы развития Союзного государства». Для сравнения Европейский совет: «Определяет основные стратегические направления развития ЕС». Совет министров Союзного государства по своим функциям и способу формирования в основном соответствует Совету ЕС, который комплектуется из премьеров и негласно так и называется — «Совет министров». Постоянный Комитет СНРБ тоже во многом напоминает высший исполнительный орган ЕС — Европейскую комиссию. Более существенные различия имеются только у законодательной власти: Европейский парламент избирается всеобщим голосованием, а в Парламентское Собрание Союзного государства депутатов выдвигают от национальных парламентов.

О чём это может говорить? Только о том, что Союзное государство создано в принципиально иных условиях и для решения других задач, чем СССР. Во-первых, его основу составляет рыночная экономика с упором на частную собственность. Во-вторых, если целью Советского Союза было «построение коммунизма», то Договор о создании Союзного государства ставит перед собой более приземлённые задачи — «единение народов двух стран в демократическое правовое государство» (Статья 1). Впрочем, в глазах некоторых сегодня даже это выглядит как благородная утопия.

В реальности в Договоре, который сегодня заменяет Конституцию СГРБ, речь идёт более всего об экономическом сотрудничестве. В Статье 1 Договора перечислено целых 8 целей Союзного государства, включая права человека и социальную политику. Но только хозяйственной интеграции посвящён целый раздел Договора, включающий 10 статей (Раздел III «Принципы формирования единого экономического пространства»). На втором месте по реальной значимости стоят вопросы совместной обороны.

При этом между СГРБ и ЕС тоже есть, конечно, серьёзные различия. Как это ни парадоксально может показаться либеральным критикам Союзного государства, но оно выглядит более демократичным, чем ЕС. Кстати говоря, именно евроскептики на Западе давно уже называют Европейский союз то «неолиберальной империей», то «вторым Советским Союзом». Разумеется, второе сравнение приводится не в контексте социальной политики ЕС, ныне катастрофически ужесточающейся в духе монетаризма, а исключительно за централизацию и бюрократизацию. Действительно, национальные государства в ЕС делегируют Брюсселю значительно больше своих полномочий, чем это имеет место в российско-белорусском Союзном государстве. В СГРБ на сегодняшний день все вопросы решаются путём прямых переговоров и фактически — пресловутого консенсуса. Суверенитет и России, и Беларуси остаётся совершенно неприкосновенным. И даже самые ярые противники союза едва ли смогут привести пример, когда Постоянный комитет или Парламентское собрание смогли навязать свою волю Республике Беларусь или Российской Федерации.

Если же под интеграцией России и Беларуси понимается взаимовыгодное и равноправное сотрудничество, никоим образом не нарушающее суверенитет обеих стран, то нет ничего вреднее для процесса взаимодействия, чем упоминание в этом контексте всяких ассоциаций с Российской империей.

Как будет развиваться эта динамика в дальнейшем? Это зависит от целого ряда обстоятельств. При этом некоторые эксперты полагают, что у СГРБ потенциал даже значительно больший, чем у просто структуры региональной интеграции. При благоприятных обстоятельствах Беларусь могла бы стать мостом для более широких интеграционных процессов, для объединения и Востока, и Запада во имя бесконфликтного развития и прогресса человечества…

Источник