Русское Национальное Единство (РНЕ) — явление в отечественной социально-политической жизни 90-х одновременно, и предельно яркое, и предельно маргинальное.
В данном случае яркость и маргинальность — характеристики взаимосвязанные. Политическая стратегия РНЕ не имела ничего общего с неолиберальным вектором первого постсоветского десятилетия и, соответственно, никак не вписывалась в его «политическую механику».
При том, что средства массовой информации писали о «русских фашистах» достаточно часто, это движение находилось за пределами легитимного политического пространства. Необходимо отдать должное Русскому Национальному Единству: в лучший, самый яркий период своей истории оно и не стремилось в это пространство попасть. Наоборот, все значимые действия РНЕ в сфере политики отрицали легитимные правила политического действия. Логике буржуазного, неолиберального парламентаризма была противопоставлена логика революции, стремящаяся к выработке собственных ориентиров и критериев. Ближе к концу того десятилетия РНЕ изменило собственную политическую практику, и попыталось посредством региональных выборов проникнуть в те структуры власти, законность которых изначально отрицало. И это стало, по сути, концом движения: Революция не прощает компромиссов и непоследовательности.
При том, что Русское Национальное Единство имело достаточно много региональных отделений, политической партией в точном смысле этого слова оно не было. Слово «движение» здесь более уместно: РНЕ в организационном смысле «застыло» на той фазе становления, на которой общность взглядов и действий намного важнее, чем наличие чётких организационных структур. (При том, что внутри движения, и в этом — один из парадоксов РНЕ — существовала субординация, дисциплина, структурные подразделения). РНЕ — это процесс, стихия, жившая в режиме «здесь и сейчас», и в каждый новый момент своей жизни обретавшая особую конфигурацию.
Наверное, лидеры движения предполагали, что со временем оно должно будет обрести черты «партийности», но всё это относилось скорее к будущему, чем к настоящему. В жизни любого революционного сообщества однажды возникает момент выбора: ему предстоит либо радикально измениться, либо умереть. Говоря по другому, революция должна пройти внутри самой революционной группы. В жизни РНЕ этого не произошло… Причина, на мой взгляд, связана с тем, что внутри движения не было крупного, харизматического лидера. Александр Баркашов с этой ролью не справился, и справиться не мог в принципе. РНЕ нуждалось в лидере совершенно иного, значительно более крупного масштаба.
В жизни всех успешных партий революционного типа, по сути, присутствует один и тот же сюжет: движение создаётся одними людьми, а трансформация его в партию осуществляется уже другими. Баркашов — это русский аналог Антона Дрекслера, но претендовавший на роль Адольфа Гитлера. Но в действительности ни Гитлера, ни Сталина, ни Франко в составе РНЕ не было. Соотвественно, Движение было обречено на яркую вспышку и последующее исчезновение.
При том, что РНЕ позиционировало себя в качестве политической группы, его основное значение связано со сферой идеологии; это, в первую очередь, явление культурно-идеологическое. Оно очертило границы существовавшего тогда, и существующего сейчас политического дискурса. Можно сказать, что РНЕ — это «вечный горизонт» отечественного радикализма. Степень радикальности любой политической группы оценивалась в сравнении со степенью радикализма Русского Национального Единства. И радикализм любой политической или идеологической группы неизбежно оказывается меньшим, чем радикализм РНЕ. По сути, любая радикальная политическая группа на фоне РНЕ кажется чем-то относительно конформистским и умеренным. (И, кстати, политические группы этим сравнением пользовались в надежде наладить «конструктивный диалог с властью»). Наверное, при определённых обстоятельствах какая-либо идеологема может встать вровень с идеологией Русского Национального Единства по степени радикализма, но превзойти её невозможно.
Причины такого положения дел — не столько в конкретном содержании «программы» РНЕ, сколько в способе её репрезентации. Строго говоря, взгляды этого сообщества и не представляли из себя программы в точном смысле этого слова. Мировоззрение РНЕ — это не рациональная схема действий, в рамках которой представления о мире конкретезируются и согласовываются с реальностью, а комплекс метафор. И это обстоятельство превращает идеи Русского Национального Единства в мифологемы.
То, что называлось программой РНЕ, в действительности было Мифом (в высоком понимании этого феномена); мифом, рассказывающем о неизбежном грядущем возрождении России, понимаемой как исключительно русское национальное образование, и о том, что именно такая Россия станет духовным и политическим лидером мировой истории, будет определять ход этой истории.
Миф не знает компромиссов. И именно поэтому он способен на абсолютный радикализм. И именно поэтому миф нельзя превзойти: любая конкретная политическая программа всегда — внутри мифа и меньше Мифа, неизбежно являясь всего лишь его частной конкретизацией.
Миф не воспринимает внешнюю реальность в качестве равного себе участника диалога. Внешний мир для него — не столько сила, обладающая объективными характеристиками, которые необходимо учитывать и скоторыми необходимо примириться, сколько пластичный материал, из которого можно создавать самые разные формы. Посредством Мифа говорит Желание, а не Разум; любая рациональность здесь — лишь инструмент, работающий в интересах иррационального.
Идеологи РНЕ слабо представляли себе конкретные политические действия в ситуации нахождения у власти; сомневаюсь, что они были знакомы с конкретными механизмами принятия политических и экономических решений. Соответственно, и последствия принятия этих решений серьёзно не продумывались. С точки зрения политического ratio РНЕ не было готово к взятию власти никогда, ни в один из моментов своей истории. Но обстоятельства жизни Движения этого и не требовали: власть, принятие конкретных политических решений и неизбежная ответственность за такие решения делегировались всё тому же Будущему — времени стремительного и чудесного Русского Возрождения.
При всей внешней политизации дискурса РНЕ, оно само было, по сути, движением не столько политическим, сколько религиозным, эсхатологическим. Подобно ранним христианским группам, свидетельствовавшим о скорой неизбежности Второго Пришествия, РНЕ пророчествовало о наступлении новой исторической эпохи, новой русской реальности.
И в этом контексте тоталитаризм РНЕ вполне соотносится с тоталитаризмом раннего христианства; любая религия на первых этапах своей жизни — тоталитарна. Это условие для её сохранения и последующего развития. Но, в отличие от раннехристианского движения, у РНЕ будущего не было. Было лишь настоящее.
В значительной степени мировоззрение РНЕ является продуктом очередного русского Смутного времени, и несёт на себе очевидный отпечаток хаоса и русского декаданса. Такое мировоззрение могло возникнуть только в 90-е годы, и ни в какие другие.
Мессианизм — устойчивая черта русской культуры, и факт его присутствия в культурной жизни России никогда не является чем-то удивительным. Особенность мировоззрения РНЕ не в том, что оно включало в себя мессианские идеи, а в том, что сочетало их с апологией фашизма. Подобный «синтез» и является главным показателем того, что мировоззрение РНЕ формировалось в условиях глобального кризиса.
Актуализация темы фашизма в случае с РНЕ имеет чёткое объяснение. Она стала возможной вследствие сочетания двух факторов: разрушения социального государства и связанных с ним представлений об отечественной истории и кризиса глобальных идеологий, прежде всего, — идеологии коммунистической.
На глазах поколения, рождённого в конце 60-х — 1-й половине 1970-х, происходило целенаправленное разрушение их родной страны. И это разрушение шло под знаком дискредитации всего русского, — дискредитации, часто принимавшей формы открытой русофобии. И хотя известность РНЕ приобрело уже в постсовесткое время, оформилось оно в 1990-м году. Русский фашизм стал одной из реакцией на события перестройки; ельцинизм стал лишь логическим продолжением политики Горбачёва. Обвал страны был столь стремительным и глобальным, что для предотвращения его требовались предельно радикальные и жёсткие меры. Страна нуждалась в «глотке тоталитаризма» для того, чтобы сохранить саму возможность своего существования и последующего развития. И тоталитаризм Русского Национального Единства — это чёткое понимание того, какие меры были необходимы стране в тот период. Нетоталитарным способом остановить процесс деструкции было невозможно.
При этом РНЕ очень чётко и верно осознавало, что является цивилизационным ядром России. Отсюда — и забота именно о русском мире, акцентуация, пусть и аффектированная, именно на русской реальности. (Вопрос же о России как многоэтническом пространстве идеологами движения, как кажется со стороны, серьёзно не продумывался; Русский Миф в тот момент не сильно нуждался в подобных темах).
Перестройка предельно чётко продемонстрировала феномен «предательства элиты». Разрушение страны было осуществлено силами коммунистической партократии, активно спекулировавшей на теме социализма и коммунистических идеалов. Тем самым было глобально дискредитированно идеологическое основание советского общества — коммунистическая идея. Возник идеологический вакуум: в стране, как казалось, не было идеологии, способной взять на себя руководство процессом социальной и политической стабилизации. В этих условиях взгляды лидеров Русского Национального Единства стали склоняться к фашизму как модели социального и национального государства.
Один из самых глобальных и грустных парадоксов РНЕ связан с тем обстоятельством, что во взглядах этого движения одновременно присутстуют два взаимоисключающих фактора — забота о русском духовном мире, стремление спасти и сохранить этот мир, в том числе и ценой собственных жизней, и фактическое забвение основ этого мира, некий «провал» в исторической памяти; это обстоятельство и показывает феномен РНЕ как феномен кризисный. Русское Национальное Единство, утверждая уникальность и приоритет Русского мира, приняло форму, заимствованную от силы, являвшейся одной из главных угроз для этого мира.
Мировоззрение РНЕ формировалось в условиях нарастающей социальной депрессии и отчаяния. Для целого поколения, которое к концу 80-х, только входило в реальную социальную жизнь, отчаяние превратилось в экзистенциальную норму, определявшую собой восприятие реальности в целом. И ядро Русского Национального Единства — это люди именно с таким типом мировосприятия. Это придаёт самому существованию РНЕ трагическое измерение.
«Дети отчаяния» органично себя чувствуют в определённых ситуациях — когда социальная жизнь достигает предельной степени своего разрушения. Именно поэтому судьба движения оказалась зависимой от судьбы «ельциновского времени» в целом. Окончание этого времени ознаменовало и завершение реальной истории РНЕ. Ранняя путинская эпоха предполагала уже иные настроения и перспективы.
В значительной степени Русское Национальное Единство стало одним из символов российских 90-х, отражением духовных и политических поисков общества, переживавшего скрытую западную интервенцию. И этот символ не будет забыт: в историю отечественного революционного движения имя РНЕ уже вписано, хотя — с учётом внутренней противоречивости самого явления — оно никогда не получит однозначных оценок и истолкований. Скорее, перед нами одна из тех смысловых точек в будущем русском идеационном пространстве, которая будет способствовать поляризации взглядов на русскую историю.
