Когда-то деревья были большими, а этот ваш Минск — скучным и протокольным по сравнению с богемным, веселым и местами буйным Гомелем. Потом это буйство впиталось куда-то в серую подкладку жизни. Былые растаманы осели в правильных народных ансамблях, удалые «тяжелятники» девяностых продают кроссовки, струны и унитазы… Кого ни начни искать из старой гвардии — он в Минске/Сан-Франциско/Москве/Хайфе. Там он нужен, востребован. Но есть и те, кто до сих пор способен разглядеть во всей этой дымке яркие краски. Наши экскурсоводы по пространству и времени «потайного» Гомеля живут в параллельных вселенных, и оттуда открываются очень разные, но одинаково чарующие виды.

Тяжелый рок

Гомельская группа «ТТ-34» для многих успела стать культовой, прежде чем ее участники сами поняли, что народному хозяйству не нужны рок-звезды. Тема старая: многие местные музыканты раскрылись только тогда, когда уехали. Здесь не пригодились.

«Тэтэшникам» плевать, они все равно рвут сердце, пишут музыку. Под нее хорошо бегать вечерами или ехать в автобусе по распределению в дальний агрогородок без надежды на возвращение. Алексей Смирнов — барабанщик, один из идеологов группы, автор многих текстов и музыки. Бог знает, куда он нас сейчас ведет: «За церковью налево…»

…За околицей города, среди каких-то некошеных морковных огородов притаилась избушка с остатками резных наличников. Перед ней — развалины колодца. Снаружи домик закамуфлирован под заброс.

Внутри — современная студия с камином и мечом вместо кочерги.

Именно здесь были записаны многие белорусские композиции, которые когда-нибудь еще откопают археологи и будут долго изучать — когда нынешняя плавающая на поверхности попса истлеет к чертям. Здесь же писали новый альбом и «ТТ-34».

— Хотим туда человека засунуть, чтобы лежал скрюченный, — Смирнов критически заглядывает в колодец, который должен стать одной из локаций нового клипа. — А на него будут падать какие-то предметы: зубная щетка, шкурка куриная…

Алексей Смирнов — как отпечаток эпохи. Окончил университет по специальности «Программное обеспечение» и пошел продавцом в ларек «Колбасный».

— Вообще-то, после учебы мать пыталась устроить меня программистом. Я пришел в какую-то контору, там сидел директор. Он задавал мне какие-то вопросы, а я на них очень мерзко отвечал. В конце концов он догадался: «Вы точно хотите у нас работать?» Я сказал: «Нет, мать велела прийти». И мы расстались крайне довольные. Он — тем, что не надо брать такого безынициативного сотрудника, я — тем, что не удалось устроиться. Я тогда уже решил, что не хочу быть программистом, а хочу быть рок-звездой, — объясняет Смирнов.

Ясно, что такой жизненный план подразумевает работу в киоске «Колбасный». Как следует из названия, Смирнов продавал там пиво.

— Один мой сменщик недавно вышел из тюрьмы, другой был условно осужден. Я же тогда выглядел как неформал: волосатый, с серьгами. Поэтому было важно влиться в трудовой коллектив. Мне это удалось, как они объяснили, «потому что ты нормальный пацанчик».

В девяностые коррупция проникла во многие сферы жизни. В том числе и в ларек «Колбасный». Коррупционер Смирнов с коллегами не только торговали, но и принимали у населения бутылки. Брали по 700 рублей (что бы это ни значило — теперь все равно никто не вспомнит, много это или мало), а сбывали по 800.

— Это было так давно, что уже неправда, — уточняет музыкант. — Помню, какие-то дети принесли бутылки, я заплатил. И тут в окошке появляется лицо начальника: «На детях наживаешься?!» Потом я написал объяснительную: «Находясь на рабочем месте, руководствуясь корыстными побуждениями, принял пять бутылок по 700 рублей. Раскаиваюсь и готов понести наказание». Это почему-то развеселило начальство — обошлось без последствий.

— Как-то остались на охране, и ночью наш ларек стали вскрывать, — Смирнов вспоминает аспекты, повлиявшие на его дальнейший творческий путь. — Ну мы с другом вылетели, вломили кому-то арматуриной — они убежали.

https://www.youtube.com/watch?v=kqerrPYZ8ys

— Конец девяностых — это было, скажем так, своеобразное время. События, которые с нами происходили, сегодня могут показаться чем-то необычным или даже опасным, а тогда они выглядели вполне заурядными. Как-то я, будучи в болезненном состоянии, продал милиционеру хот-дог, предварительно разогрев его. Через несколько минут он вернулся и сказал: «Закрывай ларек». Оказалось, я положил сосиску в целлофане. Тогда мы как-то уладили с ним эту проблему… Жизнь состояла из множества подобных эпизодов, это было весело.

Сюр и угар, без которых невозможен рок-н-ролл, продолжались и после того, как киоски ушли в небытие. В какой-то момент Смирнов обнаружил себя ведущим специалистом по информационно-аналитической деятельности в каком-то заскорузлом учреждении культуры.

— Делать не надо было ничего — только качаться на стуле и играть в компьютер. Однажды я составил отчет о динамике развития кружков хорового пения: было два, стало три, столько-то занимающихся… Когда принес диаграммы директору, она была восхищена — все решили, что я очень важная птица. В итоге я уволился, но, что самое страшное, думаю, там эти отчеты производят до сих пор.

Между тем параллельно с певческими кружками, динамично живущими в диаграммах Смирнова, существовала группа «ТТ-34». Концерты, туры, репетиционные точки… В городском центре культуры в те годы возникло немало удивительных музыкальных проектов — сколь талантливых, столь коммерчески бесперспективных. Когда-то в Гомеле было не протолкнуться от тяжелых групп, которые писали плохую или хорошую, но свою музыку. Теперь это никому не надо: все ушли в кавер-бенды.

Не только внутри ГЦК, но и вокруг него бурлила неформальная жизнь. У Смирнова минутка ностальгии — он показывает нам самодельную лавку с неполиткорректным названием, где когда-то собирались люди творческие и им сочувствующие.

Это как раз тот старый Гомель, в котором культовыми объектами являются не помпезные дворцы и важные памятники, а красно-кирпичные дворики, где мало что поменялось с 1937 года, неисчерпаемая лужа, в которой до сих пор отражаются девяностые, бетонные плиты, забытые строителями сто лет назад. Эти странные объекты впитали много хорошего и плохого, в них еще кое-как держится не испорченная евроремонтами душа города.

— Как-то мы обнаружили кусок улицы, который по какой-то причине никогда не посещала милиция. Там проходит граница районов — предполагаю, из-за этого и возникло «мертвое пространство», которое не относится ни к чьей зоне ответственности. На этом отрезке можно было веселиться как угодно, чем мы и занимались. Теперь-то эта «дыра» закрыта.

Между тем веселые времена продолжались. Днем барабанщик Смирнов заливал бетон на каких-то шабашках, ночью был светооформителем в клубе.

— В какой-то момент я заметил, что все рок-звезды уже устроились на нормальную работу, — и решил стать предпринимателем (на бирже труда безработным дают субсидии для этого). Но надо было три дня отработать в поле.

2004 год, народ валит на фильм «Ночной дозор». Там Антон Городецкий под музыку из «Джека» вовсю убивает вампира Лагутенко. А тем временем барабанщик «ТТ-34» в пестрой компании безработных едет полоть бураки.

— По неопытности я тогда изо всех сил ползал по этому полю, рвал траву — ведь обещали заплатить. А вся эта публика смеялась надо мной. В результате я получил тепловой удар и какую-то смехотворную сумму. В следующие поездки был умнее.

Сейчас ИП Смирнов торгует сантехникой.

— Ай, надо закрываться, но я все цепляюсь за эти унитазы…

Алексей так же цепляется и за прежний Гомель, но его не удержать. Исконная городская интеллигенция с трепетной душой и странностями притихла под напором домовитых прагматиков. Крепкие хозяйственники перестраивают город под себя. То, что происходит, не вполне нравится музыканту, но он относится к этому как к обстоятельствам непреодолимой силы.

— Город меняется, потому что сменяются населяющие его люди. Нормальные уезжают, из моих знакомых уехало уже процентов 50. К нормальным я отношу не потребителей, а тех, кто что-то делает, придумывает. Взамен интеллектуалов появляются персонажи, у которых другие интересы. Они хорошо умеют брать какие-то кредиты, получать льготы, грести под себя. Они же и переделывают город в соответствии со своими представлениями о красоте и удобстве.

Концепции Смирнова действительно можно найти подтверждения на местности. Ведь кто-то закатал в бессмысленный гранит улицу Победы, вырубает деревья, расширяя дороги, сдает в чермет кованые остатки старого Гомеля, уничтожает последние булыжные мостовые и втыкает на месте скверов свои фастфуды…

Скоро на песню «Родина» снимут клип. Там как раз про все это.

Ложка джема

Есть люди, которые хотят уехать, но не могут. Эта девушка может, но не хочет. Джемма Меликджанян, она же Брайт, в Гомеле появилась в начале века и стала довольно ярким пятном на его фоне. Не хочешь, а заметишь. Радиодиджей, музыкант, поэт — она везде, где только можно. Ее Гомель выглядит несколько иначе. Собственно, как она хочет, так он и старается выглядеть.

— Мама русская, папа армянин, я литовка, — Джемма — сама по себе необычное явление. — Откуда я взялась? Из Вильнюса. Лет в 14 познакомилась с гомельским мальчиком, переписывались, потом он пригласил в гости, тут я познакомилась с реконструкторами — и тут же влюбилась в это. В конце концов взяла 100 «баксов», зубную щетку и переехала в Гомель.

Джемма вообще много во что тут влюбилась. История ее переезда выглядит естественно и просто — каждый бы так смог. Потом были работа в театре, на местном радио, группа «Фредди Крюгер», куча параллельных и перпендикулярных проектов. У Джеммы литовское гражданство, она легко может перемещаться по миру, но почему-то предпочитает оставаться гомельчанкой.

— Думаю, все то, что мне так понравилось в Гомеле, было и в Литве: и реконструкторы с мечами, и театр, и радио, — Джемма объясняет и заодно пытается понять сама. — Но там я, как классическая пианистка с консерваторским образованием, так и жила в этом достаточно замкнутом музыкальном мире. А в Гомеле вдруг вышла за его рамки, пересеклась с другой жизнью. У меня было ощущение: здесь все живые! Там все так спокойно, сыто и предсказуемо — а здесь столько страстей, эмоций, все борются за жизнь, есть ощущение подвига! Да, это трудно назвать поступком здорового человека. Ну, я и не претендую на нормальность.

Когда я первый раз приехала в Гомель, он мне совершенно не понравился: грязно, фонари не горят. Я не могла понять, что происходит, от этого нервно смеялась — все думали, что я очень жизнерадостный человек. В то же время потрясла нереальная дешевизна: на 10 «баксов» я жила месяц. Мне казалось, что тут все понарошку, людей не заставляют платить за ошибки. В Вильнюсе, если ты не оплатишь «коммуналку», тебя просто оштрафуют и закроют твою квартиру — живи где хочешь.

Гомельский парк для Джеммы больше подходит по настроению, чем брутальные дворики, созданные для тяжелой музыки. Хотя и сама Джемма, и ее сын Эдгар с удовольствием слушают тех же «ТТ-34».

Вильнюсское изобилие оставляет ее равнодушной, в отличие от гомельского «непаханого поля», которое когда-то просто привело в восторг.

— 15 лет назад все ниши тут были пусты — делай что хочешь, — восторгается она в тех местах, где надо бы опускать руки. — Я же могу построить такой мир, какой считаю нужным и интересным! Там я потребитель, а здесь что-то создаю. Да, препятствия на каждом шагу. Когда пытаешься внушить людям новую идею, обычно реагируют так: «Что за ерунда?!» — «Интересная ерунда, но мы не подписываемся». — «А давайте попробуем». — «А можно еще?»

Пример такой настройки пространства не заставляет себя ждать. В кафе по пути Джемма, не откладывая ничего в долгий ящик, принимается создавать удобный ей мир: в меню картошка фри фигурирует только в комплекте с мясом, а хочется отдельно. Мир сопротивляется: не положено, нет цены. Джемма ласково настаивает. Мир в лице официанта непреклонен.

— Ничего, рано или поздно и тут получится, — верит она в светлое будущее.

Идем по живописному спуску к Сожу. Когда-то здесь была старинная мощенная булыжником дорожка, но кто-то выкинул камни и положил удобную плитку.

— Вообще-то, я без особого трепета отношусь к таким вещам, — Джемма не готова разделить наше горе по поводу уничтоженной реликвии. — Наверное, потому, что выросла в Вильнюсе, где много старых памятников, брусчатки. Поэтому мне трудно всерьез воспринимать такие вещи, как небольшая дорожка из булыжников. Для меня этот город ценен людьми.

Один из миллиона проектов Джеммы — группа «Фредди Крюгер». Соответственно, все были в шляпах и полосатых майках. Играли рок-блюз.

— Группу я набирала из уличных музыкантов. Увидела, как парень поет в переходе, — подошла и тоже начала петь. Ну что там поют в переходах, Цоя, наверное… Да, я так могу. Это не наглость, это называется «свобода». Наглость — это влезть без очереди, ущемить чьи-то права, лишь бы тебе было хорошо.

Бар «Квартирник» с перевернутой набок комнатой — одно из мест, где Джемма может просто вскарабкаться на стул и начать петь. Ладно, похоже, не бывает мест, где она не может вскарабкаться и петь.

Джемма упорно отказывается верить, что творческие люди сбежали. Для нее они на каждом шагу. Ну вот же — площадка вокруг вагончика Cup of Peace! Тут вечно происходит рок-н-ролл (что бы это ни значило).

— Когда мы видим, что в городе происходит что-то плохое, что нам не нравится, это всегда можно остановить. Вопрос в том, насколько нам этого хочется. Если не удается — значит, не очень-то и хотелось, недостаточно таких людей, которым это надо. Все происходит с нашего согласия — молчаливого или не очень.